Эстелла хэвишем. Тема воспитания в романе Чарльза Диккенса «Большие надежды

В Великобритании, в частности вблизи города Рочестер проживали мальчик Пип, которому было 7 лет и его старшая сестра. Он остался без родителей, и его в строгости воспитывала сестра. У нее был муж Джо Гарджери, добродушный и простой кузнец, который всегда защищал Пипа.

История, которую рассказывает Пит начинается с того, что на кладбище он встречает каторжника, который сбежал из тюрьмы. Он заставляет мальчика принести ему еды и дощечеки, чтобы снять кандалы. Питу с трудом, мучаясь внутренними переживаниями и страхами удается это. Спустя некоторое время незнакомец в таверне дает ему 2 фунта.

Тем временем, Пип начинает работать в доме мисс Хэвишем, которую в день свадьбы бросил жених. В его обязанности входило не давать леди Хэшивем скучать, развлекать ее и воспитанницу Эстеллу. Она внушала ей разбивать сердца мужчин. Пип начал испытывать симпатию к Эстелле. На заработанные деньги он пошел подмастерьем к Джо, но всячески боялся что Эстелла увидит его за черной работой и будет презирать.

Спустя некоторое время он встретил мистера Джеггера, который рассказад ему, что тот унаследует большое состояние, если уедет из города. И Пит согласился.

В Лондоне Пип снимал квартиру Гербертом Покетом. Ему легко удается влиться в общество. Он подражает своим друзьям, берет уроки у наставников. Одновременно с этим у Пипа умирает сестра.

Когда Пии находился один в квартире к нему на порог пришел человек, тот самый беглец из тюрьмы. Поблагодарив Пипа он рассказал, что состояние Пипа его рук дело. И от этого Пип испытал огромное разочарование. Того человека звали Абель Мэгвич.

От него Пип узнал, что его преследует второй каторжник, который и являлся женихом мисс Хэвишем. Постепенно Пип догадывается, что Абель отец Эстеллы, но никому об этом не рассказывает во благо Эстеллы, которая на тот момент замужем за Драмлом.

Пип получает письмо, в котором его просят прийти на болото. Его написал Орлик, помощник Джо. Орлик затеял злобу на Пипа и хотел его убить. Когда уже кажется, что нет выхода к нему на помощь приходит Герберт. Мэгвича, который хотел сбежать схватили. Его приговорили к смертной казни, но от полученных ран он скончался. До последнего вздоха Пип был рядом с ним, выражая ему глубокую благодарность и рассказывая о судьбе дочери.

Спустя одиннадцать лет Пип возвращается в родные места. Он рабоате вместе со своим другом Гербертом, у которого появилась своя семья. Джо тоже женился и у него есть дети: сын и дочь. Пип очень хочет увидеть свою первую любовь. До него доходят слухи, что она разведена. В надежде он приходит к старому дому и встречает там Эстеллу. Взявшись за руки они уходят.

Роман «Большие надежды» учит нас как обрести свое счастье несмотря ни на что, не потерять себя, получив больше деньги, тому что обида и зависть могут сделать из человека зверя.

Картинка или рисунок Большие надежды

Другие пересказы и отзывы для читательского дневника

• Краткое содержание Бунин Лапти

  Рассказ Ивана Бунина «Лапти» представляет из себя небольшое повествование, на первый взгляд, очень простое и понятное. Это сюжет из деревенской жизни. В крестьянской избе в лихорадке мечется ребенок

• Краткое содержание Драгунский Красный шарик в синем небе

  Однажды к Дениске в дом прибежала девочка Алена. Она ворвалась как молния, громко кричала, как будто кого-то убили. А, как оказалось, всего-то – в магазине открывается что-то в виде ярмарки под названием весенний базар.

• Краткое содержание Остаток дня Исигуро

  Роман повествует об истории дворецкого по имени Стивенсон, который на протяжении всей своей карьеры служил лорду Дарлингтону. Стивенсон интересуется только работой, он практически ни с кем не общается.

• Краткое содержание Не отпускай меня Исигуро

  В конце прошлого века в Великобритании ученые овладели технологиями по выращиванию клонов для того, чтобы в дальнейшем использовать их в качестве доноров.

• Краткое содержание балета Щелкунчик Чайковского сюжет

  Первое действие начинается с Рождественского сочельника в доме семьи Штальбаум. Праздник в самом разгаре, гости танцуют. Невидимые глазу Феи приносят в дом счастье и любовь

Чарльз Диккенс (1812-1870) — величайший английский писатель 19 века. Произведения Ч. Диккенса не потеряли свою популярность и в наше время. Но если в детстве наши родители зачитывались его книгами «Оливер Твист» и «Дэвид Копперфильд» , то сегодня не менее популярны экранизации произведений этого писателя. Так, не только дети, но и взрослые смотрят под Рождество по мотивам «Рождественской песни» Чарльза Диккенса. Однако в этой статье речь пойдет о другом знаменитом произведении Диккенса, написанного им на пике своей славы. И это такой противоречивый и многогранный роман «Большие надежды».

Роман » Большие надежды» — любимый роман Чарльза Диккенса. Успех романа был очевиден, Чарльз Диккенс продумал все до мелочей, он не только сумел сделать свой роман интересным для всех, но и доступным. Ведь в 19 веке немногие могли себе позволить покупать книги, на это требовались деньги, а большинство людей жили на весьма малые средства. Тогда Диккенс решил издавать свой большой по объему роман выпусками. Произведение поделили на 36 частей, и они выходили каждую неделю. Казалось бы, одна проблема решена, но станут ли люди покупать этот роман? Станут ли следить за выпусками? Чтобы привлечь внимание читателей, а затем и поддерживать его Диккенс объединил в одном произведении различные типы романа.

Типы романа в произведении Ч. Диккенса «Большие надежды»

1. Готический роман — Gothic Novel

Как известно, людей всегда тянуло к чему-то таинственному, и Диккенс решил придать таинственности и своему произведению, добавив туда черты готического романа.Так, роман начинается сценой на кладбище, куда одинокий мальчик забрел одним вечером.

Представьте, вокруг никого нет. Только заросшие крапивой могилы и темные кресты. Дует пронзительный ветер, и вокруг, куда ни кинь взгляд, простирается болотистая равнина, по которой, извиваясь, медленно ползет к морю серая река. Мальчик находит могилу своих родителей и погружается в воспоминания. Как вдруг….

Также не последнее место в романе занимает мрачный старый особняк, похожий на дом с привидениями. Красиво обставленный, с коллекциями бабочек дом богатой, но сумасшедшей Мисс Хэвишем, окутан мраком, и таинственностью. Кажется, что дом — отражение внутреннего мира своей хозяйки. Многолетняя пыль, давно остановившиеся часы, словно дом давно заброшен, а в стенах его Мисс Хэвишем — не что иное, как призрак. Она, так же как и сам дом, хранят в себе какую–то страшную тайну, разгадку которой мы узнаем только в конце.

2. Светский роман — Silver Fork Novel

3. Социальный роман — The Social Purpose Novel

Кроме всего прочего, это и социальный роман — нравоописательный роман. Здесь писатель поднимает такие серьезные проблемы, волнующие общество как, например, классовое неравенство, детский труд. Вообще, следует отметить, что тема «детского труда» затронута писателем во многих его произведениях, например, «Оливер Твист», «Дэвид Копперфильд». Возможно потому, что его собственное детство было искалечено отсутствием того самого семейного благополучия. Благодаря своей расточительности отец семейства Диккенсов (кстати, Чарльз Диккенс был вторым ребенком в их многодетной семье), угодил за долги в тюрьму. Чтобы как-то поддерживать существование семьи, мать отправила Чарльза работать на фабрику. Для двенадцатилетнего хрупкого и творческого ребенка работа на фабрике по производству ваксы стала непосильным трудом. Но даже после выхода отца из тюрьмы, мать заставляла сына продолжать работать, за что будущий писатель так и не смог ее простить. Детство писателя трудно назвать радостным, ему рано пришлось повзрослеть, видимо поэтому, так часто в его произведениях мы встречаем картины счастливых семейств, где дети наслаждаются своей юностью, не тревожась ни о чем. Повзрослев, Диккенс и сам создал ту семью, о которой мог только мечтать в детстве. Он, глава большого семейства, гордился, что был в состоянии содержать свою семью и ни в чем им не отказывать. У Чарльза Диккенса и Кэтрин Хогарт было 10 детей. Интересная статья о Ч. Диккенсе есть на этом сайте —> http://www.liveinternet.ru/community/1726655/post106623836/ Ведь именно этого не хватало когда-то ему самому. Надо сказать, что семья занимала центральное место в Викторианском обществе . Идеальной семьей в то время считалась большая семья. Примером такой семьи была семья короля Георга III (дедушки королевы Виктории).

4. Детективный роман — Newgate Novel

В рамках произведения уместился и детективный роман. Первая сцена в романе начинается с появления сбежавших каторжников, потом этот эпизод постепенно забывается, но писатель никогда не делает ничего просто так и ведь, как принято, если в произведении в комнате висит ружье, то оно обязательно в конце выстрелит. Постепенно сюжет становится все более и более запутанным и, следовательно, все более интересным.

5. Любовный роман — Love Novel

И, наконец, куда же без любовного романа. Любовная история Пипа и Эстеллы осложняется тем, что они люди разного социального класса. Еще совсем юным мальчиком Пипа привели в дом к богатой Мисс Хэвишем. Тогда бедная семья Пипа благодарила судьбу за то, что их мальчика пристроили в этот дом. Однако все было не так радужно, как казалось на первый взгляд. Эстелла смотрела на него сверху вниз, так учила ее Мисс Хэвишем, ведь ей предстояло стать леди, тогда как Пип должен был стать кузнецом. Эта история любви проходит сквозь весь роман.

Несколько слов о главных героях романа «Большие надежды» и их прототипах

В первую очередь, вспомним некоторые факты из , примечательные тем, что они во многом перекликаются с жизнью главных героев романа. Так, в самом начале произведения автор рисует нам безрадостную картину детства Пипа. Старшая сестра главного героя Пипа остается ему вместо матери. Она очень строго, если не жестко обращается со своим племянником. Уже зная про детство писателя, несложно догадаться, что ее прототипом является мать Диккенса .

Помимо прототипа матери, есть герой черты которого, напоминают нам отца писателя . И это каторжник Абвил Магвич, как мы помним, отец тоже сидел в тюрьме за долги. Абвил Магвич по-отечески следит за жизнью совсем чужого ему мальчика, и на протяжении всего романа помогает ему. Отец писателя тоже был бы рад помочь сыну, он не требовал с него денег, как делала это мать, поэтому к отцу у писателя не было той неприязни, которую он питал к матери.

Мы уже упоминали о любовной линии Эстеллы и Пипа. Отметим, что воспитанием этой девочки занимается полусумасшедшая женщина, обрекшая себя на медленное умирание в пустом доме. Полная ненависти и обиды, она пытается внушить своей воспитаннице такие же чувства. В результате Эстелла, подчиняясь своей «матери» отвергает Пипа, того единственного, которого она любит. Подобное разочарование перенес и сам Чарльз Диккенс, которого отвергла Мария Биднелл , его первая любовь.

И, наконец, в романе благородный кузнец Джо, муж сестры Пипа, уже в возрасте 40 лет женится на молодой девушке Бидде и этот брак оказывается счастливым, подобную надежду лелеял и сам Чарльз Диккенс. В 1857 уже в зрелом возрасте он тоже влюбился в юную 18-летнюю актрису Эллен Терман .

В заключение хочется сказать, что роман Чарльза Диккенса не просто великое, а величайшее произведение всех времен! Читая историю жизни бедного мальчика и переживая все взлеты и падения вместе с ним, мы не можем сдержать эмоции. Хотя жизнь порой жестока и несправедлива по отношению к героям произведения, им удается преодолеть все невзгоды и добиться своего. Перелистывая страницу за страницей, мы не можем оторваться от книги, и вот, на первый взгляд, объемный роман уже лежит прочитанный у нас на столе.

This entry was posted in .

Мне исполнилось двадцать три года, и прошла неделя со дня моего рожденья, а я так и не слышал больше ни одного слова, которое могло бы пролить свет на мои надежды. Мы уже год с лишним как съехали из Подворья Барнарда и теперь жили в Тэмпле, в Гарден-Корте, у самой реки.

С некоторого времени мои занятия с мистером Попетом прекратились, но отношения наши оставались самыми дружескими. При всей моей неспособности заняться чем-нибудь определенным, - а мне хочется думать, что она объяснялась беспокойством и полной неосведомленностью относительно моего положения и средств к существованию, - я любил читать и неизменно читал по нескольку часов в день. Дела Герберта понемногу шли на лад, у меня же все обстояло так, как я описал в предыдущей главе.

Накануне Герберт уехал по делам в Марсель. Я был один и тоскливо ощущал свое одиночество. Не находя себе места от тревоги, устав без конца ждать, что завтра или через неделю что-то прояснится, и без конца обманываться в своих ожиданиях, я сильно скучал по веселому лицу и бодрой отзывчивости моего друга.

Погода стояла ужасная: бури и дождь, бури и дождь, и грязь, грязь, грязь по щиколотку на всех улицах... День за днем с востока наплывала на Лондон огромная тяжелая пелена, словно там, на востоке, скопилось ветра и туч на целую вечность. Ветер дул так яростно, что в городе с высоких зданий срывало железные крыши; в деревне с корнем выдирало из земли деревья, уносило крылья ветряных мельниц; а с побережья приходили невеселые вести о кораблекрушениях и жертвах. Неистовые порывы ветра перемежались с ливнями, и минувший день, конец которого я решил просидеть за книгой, был самым ненастным из всех.

Многое с тех пор изменилось в этой части Тэмпла, - теперь она уже не так пустынна и не так обнажена со стороны реки. Мы жили на верхнем этаже крайнего дома, и в тот вечер, о котором я пишу, ветер, налетая с реки. сотрясал его до основания, подобно пушечным выстрелам или морскому прибою. Когда ветром швыряло в оконные стекла струи дождя и я, взглядывая на них, видел, как трясутся рамы, мне казалось, что я сижу на маяке, среди бушующего моря. Временами дым из камина врывался в комнату, словно не решаясь выйти на улицу в такую ночь, а когда я отворил дверь и заглянул в пролет лестницы, на площадках задуло фонари; когда же я, заслонив лицо руками, прильнул к черному стеклу окна (даже приоткрыть окно при таком дожде и ветре нечего было и думать), то увидел, что и во дворе все фонари задуло, что на мостах и на берегу они судорожно мигают, а искры от разведенных на баржах костров летят по ветру, как докрасна раскаленные брызги дождя.

Я положил часы перед собой на стол с тем, чтобы читать до одиннадцати. Не успел я закрыть книгу, как часы на соборе св. Павла и на множестве церквей в Сити - одни забегая вперед, другие в лад, третьи с запозданием - стали отбивать время. Шум ветра диковинно искажал их бой, и, пока я прислушивался, думая о том, как ветер хватает и рвет эти звуки, на лестнице раздались шаги.

Почему я вздрогнул и, холодея от ужаса, подумал о моей умершей сестре, не имеет значения. Минута безотчетного страха миновала, я снова прислушался и услышал, как шаги, поднимаясь, неуверенно нащупывают ступени. Тут я вспомнил, что фонари на лестнице не горят, и, взяв лампу со стола, вышел на площадку. Свет моей лампы, видимо, заметили, потому что все стихло.

Есть кто-нибудь внизу? - крикнул я, перегнувшись через перила.

Какой этаж вам нужно?

Верхний. Мистер Пип.

Это я. Что-нибудь случилось?

Я держал лампу над пролетом лестницы, и свет ее наконец упал на человека. Лампа была с абажуром, удобная для чтения, но она давала лишь очень небольшой круг света, так что человек оказался в нем всего на мгновение.

За это мгновение я успел увидеть лицо, совершенно мне незнакомое, и обращенный кверху взгляд, в котором читалась непонятная радость и умиление от встречи со мной.

Передвигая лампу по мере того как человек поднимался, я разглядел, что одежда на нем добротная, но грубая - под стать путешественнику с морского корабля. Что у него длинные седые волосы. Что от роду ему лет шестьдесят. Что это мускулистый мужчина, еще очень крепкий, с загорелым, обветренным лицом. Но вот он одолел последние две ступеньки, лампа уже освещала нас обоих, и я остолбенел от изумления, увидев, что он протягивает мне руки.

Простите, по какому вы делу? - спросил я его.

По какому делу? - переспросил он, останавливаясь. - Ага. Да. С вашего разрешения, я изложу мое дело.

Хотите зайти в комнату?

Да, - ответил он. - Я хочу зайти в комнату, мистер.

Вопрос мой был задан не слишком приветливо, потому что меня сердило выражение счастливой уверенности, не сходившее с его лица. Оно сердило меня, ибо он, казалось, ждал отклика с моей стороны. Все же я провел его в комнату и, поставив лампу на стол, сколько мог вежливо попросил объяснить, что ему нужно.

Он огляделся по сторонам с очень странным видом, явно дивясь и одобряя, но так, словно он сам причастен ко всему, чем любуется, - потом снял толстый дорожный плащ и шляпу. Теперь я увидел, что голова у него морщинистая и плешивая, а длинные седые волосы растут только по бокам. Но ничего такого, что объяснило бы его появление, я не увидел. Напротив, в следующую минуту он опять протянул мне обе руки.

Что это значит? - спросил я, начиная подозревать, что имею дело с помешанным.

Он отвел от меня глаза и медленно потер голову правой рукой.

Нелегко это перенести человеку, - сказал он низким, хриплым голосом, - когда столько времени ждал, да столько миль проехал; но ты здесь не виноват - здесь ни ты, ни я не виноваты. Минут через пять я все скажу. Подожди, пожалуйста, минут пять.

Он опустился в кресло у огня и прикрыл лицо большими, темными, жилистыми руками. Я внимательно посмотрел на него и слегка отодвинулся; но я его не узнал.

Тут поблизости никого нет, а? - спросил он, оглядываясь через плечо.

Почему это интересует вас, чужого человека, явившегося ко мне в такой поздний час?

А ты, оказывается, бедовый! - ответил он, покачивая головой так ласково, что я окончательно растерялся и обозлился. - Это хорошо, что ты вырос такой бедовый! Только ты лучше меня не трогай, не то после пожалеешь.

Я уже оставил намерение, которое он успел угадать, потому что теперь я знал, кто это! Ни одной его черты в отдельности я еще не мог припомнить, но я знал, кто это! Если бы ветер и дождь развеяли годы, отделявшие меня от прошлого, смели все предметы, заслонившие прошлое, и унесли нас на кладбище, где мы впервые встретились при столь непохожих обстоятельствах, я и то не признал бы моего каторжника с такой уверенностью, как сейчас, когда он сидел у моего камина. Ему не было нужды доставать из кармана подпилок; не было нужды снимать с шеи платок и повязывать им голову; не было нужды обхватывать себя руками и, пожимаясь, словно от холода, прохаживаться по комнате, выжидательно поглядывая на меня. Я узнал его раньше, чем он прибегнул к этим подсказкам, хотя еще за минуту мне казалось, что я даже отдаленно не подозреваю, кто он такой.

Он вернулся к столу и опять протянул мне обе руки. Не зная, что делать - от изумления голова у меня шла кругом, - я неохотно подал ему свои. Он крепко сжал их, поднес к губам, поцеловал и не сразу выпустил.

Ты поступил благородно, мой мальчик, - сказал он. - Молодчина, Пип! Я этого не забыл!

Поняв по его изменившемуся выражению, что он собирается меня обнять, я уперся рукой ему в грудь и отстранил его.

Нет, - сказал я. - Не надо! Если вы благодарны мне за то, что я сделал, когда был ребенком, я надеюсь, что в доказательство своей благодарности вы постарались исправиться. Если вы пришли сюда благодарить меня, так не стоило трудиться. Не знаю, как вам удалось меня разыскать, но вами, очевидно, руководило хорошее чувство, и я не хочу вас отталкивать; только вы, разумеется, должны понять, что я...

Столько необъяснимого было в его пристальном взгляде, что слова замерли у меня на губах.

Ты сказал, - заметил он, после того как мы некоторое время молча смотрели друг на друга, - что я, разумеется, должен понять. Что же именно я, разумеется, должен понять?

Что теперь, когда все так изменилось, я отнюдь не стремлюсь возобновить наше давнишнее случайное знакомство. Мне приятно думать, что вы раскаялись и стали другим человеком. Мне приятно выразить вам это. - Мне приятно, что вы пришли поблагодарить меня, раз я, по вашему мнению, заслуживаю благодарности. Но, однако ж, дороги у нас с вами разные. Вы промокли, и вид у вас утомленный. Хотите выпить чего-нибудь перед тем, как уйти?

Он уже снова набросил платок себе на шею и стоял, покусывая его конец и не сводя с меня настороженного взгляда.

Пожалуй, - ответил он, все не сводя с меня взгляда и не выпуская платка изо рта. - Пожалуй, да, спасибо, я выпью перед тем как уйти.

На столике у стены стоял поднос с бутылками и стаканами. Я принес его к камину и спросил моего гостя, что он будет пить. Он молча, почти не глядя, указал на одну из бутылок, и я стал готовить грог. При этом я старался, чтобы рука у меня не дрожала, но оттого, что он все время смотрел на меня, откинувшись в кресле и сжимая в зубах длинный, измятый конец шейного платка, о котором он, как видно, совсем забыл, - совладать с рукой мне было очень трудно. Когда я наконец протянул ему стакан, меня поразило, что глаза у него полны слез.

До сих пор я даже не присаживался, чтобы показать, что жажду поскорее закрыть за ним дверь. Но при виде его смягчившегося лица я смягчился, и мне стало совестно.

Надеюсь, вы не сочтете мои слова слишком резкими, - сказал я, поспешно наливая грога во второй стакан и придвигая себе стул. - Я не хотел вас обидеть и прошу прощенья, если сделал это невольно. За ваше здоровье, и желаю вам счастья!

Когда я поднес стакан к губам, он бросил удивленный взгляд на конец платка, который упал ему на грудь, чуть только он открыл рот, и протянул мне руку. Я пожал ее, и тогда он выпил, а потом провел рукавом по глазам и по лбу.

Чем вы занимаетесь? - спросил я его.

Разводил овец, разводил рогатый скот, еще много чего пробовал, - сказал он, - там, в Новом Свете, за много тысяч миль бурного моря.

Надеюсь, вы преуспели в жизни?

Я замечательно преуспел. Были и другие, что вместе со мной уехали и тоже преуспели, но до меня им далеко. Обо мне там слава идет.

Я рад это слышать.

Это хорошо, что ты так говоришь, мой милый мальчик.

Не потрудившись задуматься над этими словами и над тем, каким тоном они были произнесены, я обратился к предмету, о котором только что вспомнил.

Когда-то вы послали ко мне одного человека, - сказал я. - Вы его видели после того, как он исполнил ваше поручение?

Не видел ни разу. И не мог увидеть.

Он нашел меня и отдал мне те два билета по фунту стерлингов. Вы ведь знаете, я был тогда бедным мальчиком, а для бедного мальчика это было целое состояние. Но с тех пор я, как и вы, преуспел в жизни, и теперь я прошу вас взять эти деньги обратно. Вы можете отдать их какому-нибудь другому бедному мальчику. - Я достал кошелек.

Он смотрел, как я кладу кошелек на стол и открываю его, смотрел, как я вытаскиваю один за другим два кредитных билета. Они были новенькие, чистые, я расправил их и протянул ему. Не переставая смотреть на меня, он сложил их вместе, согнул в длину, перекрутил разок, поджег над лампой и бросил пепел на поднос.

А теперь я возьму на себя смелость спросить, - сказал он, улыбаясь так, словно хмурился, и хмурясь так, словно улыбался, - каким же образом ты преуспел с тех пор, как мы с тобой беседовали на пустом холодном болоте?

Каким образом?

Вот именно.

Он допил стакан, поднялся и стал у огня, положив тяжелую темную руку на полку камина. Одну ногу он поставил на решетку, чтобы обсушить и согреть ее, и от мокрого башмака пошел пар; но он не глядел ни на башмак, ни на огонь, он упорно глядел на меня. И только теперь меня стала пробирать дрожь.

Я раскрыл рот, но губы мои шевелились беззвучно, пока я наконец не заставил себя проговорить (хотя и не очень явственно), что мне предстоит унаследовать состояние.

А разрешено будет презренному кандальнику спросить, что это за состояние?

Я пролепетал:

Не знаю.

А разрешено будет презренному кандальнику спросить, чье это состояние?

Я снова пролепетал:

Не знаю.

А ну-ка, попробую я угадать, - сказал каторжник, - сколько ты получаешь в год с тех пор, как достиг совершеннолетия! Какая, к примеру, первая цифра - пять?

Чувствуя, что сердце у меня стучит, как тяжелый молот в руках сумасшедшего, я встал с места и, опершись на спинку стула, растерянно уставился на своего собеседника.

Опять же, насчет опекуна, - продолжал он. - Скорее всего, был у тебя до двадцати одного года опекун или вроде того. Может, стряпчий какой-нибудь. Как, к примеру, первая буква его фамилии? Что, если Д?

Словно яркая вспышка вдруг озарила мой мир, и столько разочарований, унижений, опасностей, всевозможных последствий нахлынуло на меня, что, захлестнутый их потоком, я едва мог перевести дыхание.

Вообрази, - заговорил он снова, - что доверитель этого стряпчего, у которого фамилия начинается на Д, а если уж говорить до конца, так, может быть, Джеггерс, - вообрази, что он прибыл морем в Портсмут, высадился там и захотел тебя навестить. Ты вот давеча сказал: "Не знаю, как вам удалось меня разыскать". Так как же мне удалось тебя разыскать, а? Да очень просто: из Портсмута я написал одному человеку в Лондон и узнал твой адрес. Как этого человека зовут? Да Уэммик!

Под страхом смерти я и то не мог бы вымолвить ни слова. Я стоял, одной рукой опираясь на спинку стула, а другую прижав к груди, которая, казалось, вот-вот разорвется, - стоял, растерянно уставившись на него, а потом судорожно вцепился в стул, потому что комната поплыла и закружилась. Он подхватил меня, усадил на диван, прислонил к подушкам и опустился передо мной на одно колено, так, что его лицо, теперь отчетливо всплывшее в моей памяти и наводившее на меня ужас, оказалось совсем близко к моему.

Да, Пип, милый мой мальчик, это я сделал из тебя джентльмена! Я, и никто другой! Еще тогда я поклялся, что как заработаю гинею - ты эту гинею получишь. А позднее поклялся, что как наживусь да разбогатею - разбогатеешь и ты. Мне солоно приходилось - я не жаловался, лишь бы тебе жилось сладко. Работал не покладая рук, лишь бы тебе не работать. Ну и что же, милый мальчик? Думаешь, я для того это говорю, чтобы ты ко мне благодарность чувствовал? Ничуть. А для того я это говорю, чтобы ты знал: загнанный, шелудивый пес, которому ты жизнь сохранил, так возвысился, что из деревенского мальчишки сделал джентльмена, и этот джентльмен - ты, Пип!

Отвращение, которое я испытывал к этому человеку, ужас, который он мне внушал, гадливость, которую вызывало во мне его присутствие, не были бы сильнее, если бы я видел перед собой самое страшное чудовище.

Слушай меня, Пип. Я тебе все равно что родной отец. Ты мой сын, ты мне дороже всякого сына. Я деньги копил - все для тебя. Когда меня нарядили на дальние пастбища стеречь овец и лица-то вокруг меня были только овечьи, так что я и забыл, какое человеческое лицо бывает, - я и тогда тебя видел. Сидишь, бывало, в сторожке, обедаешь либо ужинаешь и вдруг уронишь нож - вот, мол, мой мальчик смотрит на меня, как я ем и пью. Я тебя там сколько раз видел так же ясно, как на тех гнилых болотах, и всякий раз говорил: "Разрази меня бог", - и из сторожки выходил, чтобы под открытым небом это сказать: "Вот кончится мой срок, да наживу я денег, сделаю из мальчика джентльмена". И сделал. Ты только посмотри на себя, мой мальчик! Посмотри на свои хоромы - такими и лорд не погнушается. Да что там лорд! Ты с твоими деньгами всякого лорда за пояс заткнешь!

Упиваясь своим торжеством и к тому же помня, что я был близок к обмороку, он не обращал внимания на то, как я воспринимаю его слова. Лишь в этом и была для меня капля утешения.

Ты только взгляни, - продолжал он, доставая у меня из кармана часы и поворачивая перстень на моем пальце камнем к себе, хотя я весь сжался от его прикосновения, как при виде змеи, - золотые часы, да какие прекрасные: это ли не к лицу джентльмену! А тут - бриллиант, весь обсыпанный рубинами: это ли не к лицу джентльмену! Взгляни на свое белье - тонкое да нарядное. Взгляни на свою одежду - лучшей не сыскать! А книги! - Он обвел глазами комнату. - Вон их сколько на полках, сотни! И ведь ты их читаешь? Знаю, знаю, когда я пришел, ты как раз их читал. Ха-ха-ха! Ты и мне их почитаешь, мой мальчик! А если они на иностранных языках и я ни слова не пойму, - все равно, я еще больше буду тобой гордиться.

Он снова поднес мои руки к губам, и у меня мороз пробежал по коже.

Ты не утруждай себя, Пип, не разговаривай, - сказал он, после того как опять провел рукавом по глазам и по лбу, а в горле у него что-то булькнуло - я хорошо помнил этот звук! - и стал мне еще отвратительнее тем, что говорил так серьезно. - Самое лучшее тебе помолчать, мой мальчик. Ты ведь не ждал этого годами, как я; не готовился задолго, как я. Но неужто ты ни разу не подумал, что это я все сделал?

Нет, нет, нет, - отвечал я. - Ни разу!

Вот видишь, а это я, и никто другой. И ни одна живая душа про то не знала, кроме меня и мистера Джеггерса.

И больше никого не было? - спросил я.

Нет, - сказал он, удивленно вскинув глазами, - кому же еще быть? Ох, мальчик ты мой, какой же ты стал красивый! Ну, а карие глазки тоже есть? Есть где-нибудь карие глазки, по которым ты вздыхаешь?

Ах, Эстелла, Эстелла!

Они достанутся тебе, мой мальчик, чего бы это ни стоило. Я не говорю, такой джентльмен, как ты, да еще образованный, и сам может за себя постоять; ну а с деньгами оно легче! Давай я тебе доскажу, что начал, мой мальчик. С этой вот сторожки, где я овец стерег, у меня завелись деньги (мне их хозяин-скотовод оставил, когда умирал, он был из таких же, как я), потом кончился мой срок, и начал я помаленьку кое-что делать от себя. За что бы я ни брался, все про тебя думал. Возьмешься, бывало, за что-нибудь новое и скажешь: "Будь я трижды проклят, если это не для мальчика!" И мне во всем везло на удивление. Я уже говорил тебе, обо мне там слава идет. Те самые деньги, что мне хозяин оставил, и те, что я в первые годы заработал, я и отослал в Англию мистеру Джеггерсу - все для тебя, это он тогда по моему письму за тобой приехал.

Ах, если бы он не приезжал! Если б оставил меня в кузнице - пусть не вполне довольным своей судьбой, но насколько же более счастливым!

И это было мне наградой, мой мальчик, - знать про себя, что я ращу джентльмена. Пусть я ходил пешком, а колонисты разъезжали на чистокровных лошадях, обдавая меня пылью; я что думал? А вот что: "Я ращу джентльмена почище, чем вы все вместе взятые!" Когда они говорили друг дружке: "Везти-то ему везет, а только он еще недавно был каторжником и сейчас невежда, грубый человек", я что думал? А вот что: "Ладно, пусть я не джентльмен и неученый, зато у меня свой джентльмен есть. У вас есть земли да стада; а есть ли у кого-нибудь из вас настоящий лондонский джентльмен?" Этим я себя все время поддерживал. И все время помнил, что когда-нибудь обязательно приеду, и увижу моего мальчика, и откроюсь ему как самому родному человеку.

Он положил руку мне на плечо. Я содрогнулся при мысли, что рука эта, возможно, запятнана кровью,

Мне не легко было уехать из тех краев, Пип, и не безопасно. Но я своего добивался, и чем труднее оно было, тем сильнее я добивался, потому что я все обдумал и крепко все решил, И вот наконец я здесь. Милый мой мальчик, я здесь!

Я пробовал собраться с мыслями, но голова у меня не работала. Мне все время казалось, что я слушаю не столько этого человека, сколько шум дождя и ветра; даже сейчас я не мог отделить его голос от этих голосов, хотя они продолжали звучать, когда он умолк.

Где ты меня устроишь? - спросил он через некоторое время. - Надо меня где-нибудь устроить, мой мальчик.

Ночевать? - спросил я.

Да. И высплюсь же я сегодня, - ты подумай, сколько месяцев меня носило да швыряло по морям!

Моего друга, с которым я живу, сейчас нет в городе, - сказал я, вставая с дивана, - ложитесь в его комнате.

Он и завтра не вернется?

Нет, - несмотря на все мои старания, я говорил как во сне, - и завтра не вернется.

Потому что, видишь ли, милый мальчик, - сказал он, понизив голос и внушительно уперев свой длинный палец мне в грудь, - необходимо соблюдать осторожности.

Я не понимаю. Осторожность?

Ну да. Не то, клянусь богом, смерть!

Почему смерть?

Меня выслали-то пожизненно. Для меня возвращение - смерть. Больно много народу возвращалось за последнее время, и мне, если поймают, не миновать виселицы.

Только этого еще недоставало! Мало того, что несчастный годами ковал мне цепи из своего несчастного золота и серебра, он еще рискнул головой, чтобы приехать ко мне, и теперь его жизнь была в моих руках! Если бы я питал к нему не отвращение, а любовь; если бы он мне внушал не чувство гадливости, а глубочайшую нежность и восхищение - мне и то не могло бы быть хуже. Напротив, это было бы лучше, потому что тогда я естественно и от всего сердца старался бы уберечь его от опасности.

Первой моей заботой было затворить ставни, чтобы с улицы не приметили свет, а потом я затворил и запер двери. Пока я был этим занят, он, стоя у стола, пил ром и закусывал печеньем, и, глядя на него, я снова видел моего каторжника за едой на болоте. Я, кажется, ждал, что он вот-вот нагнется и начнет пилить себе ногу.

Заглянув в комнату Герберта и удостоверившись, что входная дверь там заперта и попасть оттуда на лестницу можно только через ту комнату, где мы беседовали, я спросил моего гостя, сейчас ли он хочет лечь. Он ответил утвердительно, но добавил, что утром хотел бы надеть смену моего "джентльменского" белья. Я достал белье и положил возле постели, и опять мороз пробежал у меня по коже, когда он, прощаясь со мной на ночь, опять стал трясти мне руки.

Наконец я кое-как отделался от него, а потом подбросил угля в огонь и уселся у камина, не решаясь лечь спать. Еще час, а может быть и больше, полное оцепенение не давало мне думать; и только когда я стал думать, мне постепенно стало ясно, что я погиб и что корабль, на котором я плыл, разлетелся в щепы.

Намерения мисс Хэвишем относительно меня - пустая игра воображения; Эстелла вовсе не предназначена мне; в Сатис-Хаус меня только терпели, в пику жадным родственникам, как куклу с заводным сердцем, чтобы упражняться на ней за неимением других жертв, - вот первые жгучие уколы, которые я ощутил. Но самую глубокую, самую острую боль причинила мне мысль, что ради каторжника, повинного бог знает в каких преступлениях и рискующего тем, что его увезут из этой вот комнаты, где я сидел и думал, и повесят у ворот Олд-Бейли, - ради такого человека я покинул Джо.

Теперь ничто не могло бы заставить меня вернуться к Джо, вернуться к Бидди, - потому, вероятно, что сознание того, как позорно я вел себя по отношению к ним, было сильнее любых доводов. Никакая мудрость в мире не могла бы дать мне того утешения, какое сулила их преданность и душевная простота; но никогда, никогда, никогда мне не искупить своей вины перед ними.

В вое ветра, в шуме дождя мне то и дело чудилась погоня. Два раза я мог бы поклясться, что слышал стук и шепот у входной двери. Поддавшись этим страхам, я не то вспомнил, не то вообразил, что появлению моего гостя предшествовали таинственные знамения. Что за последний месяц мне попадались на улице люди, в которых я находил сходство с ним. Что случаи эти учащались по мере того, как он приближался к берегам Англия. Что каким-то образом его грешная душа посылала ко мне этих вестников, и вот теперь, в эту бурную ночь, он сдержал слово и пришел ко мне.

В эти мысли врывались воспоминания о том, каким неистовым он показался когда-то моим детским глазам; как второй каторжник снова и снова повторял, что этот человек хотел его убить; какой он был страшный во время драки в канаве, когда терзал своего противника, как дикий зверь. В тусклом свете камина из этих воспоминаний родился смутный страх - безопасно ли оставаться взаперти с ним вдвоем, в эту глухую, ненастную ночь. Страх ширился, пока не заполнил всю комнату, и наконец я не выдержал - взял свечу и пошел взглянуть на моего жуткого постояльца.

Он обвязал голову платком, и лицо его во сне было сурово и хмуро. Но хотя на подушке рядом с ним лежал пистолет, он спал, и спал спокойно. Убедившись в этом, я тихонько вынул из двери ключ и запер ее снаружи, прежде чем опять усесться у огня. Постепенно я съехал со стула и очутился на полу. Когда я проснулся после короткого сна, в котором ощущение моего несчастья ни на минуту не покидало меня, церковные часы в Сити били пять, свечи догорели, огонь в камине погас, а от дождя и ветра непроглядная тьма за окном казалась еще чернее.

На этом кончается вторая пора надежд Пипа.

В окрестностях Рочестера, старинного городка к юго-востоку от Лондона, жил семилетний мальчик, прозванный Пипом. Он остался без родителей, и его «своими руками» воспитывала старшая сестра, которая «обладала редкостным умением обращать чистоту в нечто более неуютное и неприятное, чем любая грязь». С Пипом она обращалась так, словно он был «взят под надзор полицейским акушером и передан ей с внушением - действовать по всей строгости закона». Ее мужем был кузнец Джо Гарджери - светловолосый великан, покладистый и простоватый, только он, как мог, защищал Пипа. Эта удивительная история, рассказанная самим Пипом, началась в тот день, когда он столкнулся на кладбище с беглым каторжником. Тот под страхом смерти потребовал принести «жратвы и подпилок», чтобы освободиться от кандалов. Скольких усилий стоило мальчику тайком собрать и передать узелок! Казалось, каждая половица кричала вслед: «Держи вора!» Но еще труднее было не выдать себя. Едва перестали судачить об арестантах, как в таверне какой-то незнакомец незаметно показал ему подпилок и дал два фунтовых билета (понятно, от кого и за что). Шло время. Пип стал посещать странный дом, в котором жизнь замерла в день несостоявшейся свадьбы хозяйки, мисс Хэвишем. Она так и состарилась, не видя света, сидя в истлевшем подвенечном платье. Мальчик должен был развлекать леди, играть в карты с ней и её юной воспитанницей, красавицей Эстеллой. Мисс Хэвишем выбрала Эстеллу орудием мести всем мужчинам за того, который обманул её и не явился на свадьбу. «Разбивай их сердца, гордость моя и надежда, - повторяла она, - разбивай их без жалости!» Первой жертвой Эстеллы стал Пип. До встречи с ней он любил ремесло кузнеца и верил, что «кузница - сверкающий путь к самостоятельной жизни». Получив от мисс Хэвишем двадцать пять гиней, он отдал их за право пойти в подмастерья к Джо и был счастлив, а спустя год содрогался при мысли, что Эстелла застанет его черным от грубой работы и будет презирать. Сколько раз ему чудились за окном кузницы её развевающиеся кудри и надменный взгляд! Но Пип был подмастерьем кузнеца, а Эстелла - молодая леди, которой должно получить воспитание за границей. Узнав об отъезде Эстеллы, он отправился к лавочнику Памблчуку послушать душераздирающую трагедию «Джордж Барнуэл». Мог ли он предположить, что подлинная трагедия ожидает его на пороге родного дома! Около дома и во дворе толпился народ; Пип увидел сестру, сраженную страшным ударом в затылок, а рядом валялись кандалы с распиленным кольцом. Констебли безуспешно пытались дознаться, чья рука нанесла удар. Пип подозревал Орлика, работника, помогавшего в кузнице, и незнакомца, который показывал подпилок. Миссис Джо с трудом приходила в себя, и ей требовался уход. Поэтому в доме появилась Бидди, миловидная девушка с добрыми глазами. Она вела хозяйство и не отставала от Пипа, используя любую возможность чему-нибудь научиться. Они часто говорили по душам, и Пип признался ей, что мечтает изменить свою жизнь. «Ты хочешь стать джентльменом, чтобы досадить той красавице, что жила у мисс Хэвишем, или чтобы добиться ее», - догадалась Бидди. Действительно, воспоминания о тех днях «подобно бронебойному снаряду» разбивали благие помыслы войти в долю с Джо, жениться на Бидди и вести честную трудовую жизнь. Однажды в таверне «У трех веселых матросов» появился высокий джентльмен с презрительным выражением лица. Пип узнал в нем одного из гостей мисс Хэвишем. Это был Джеггер, стряпчий из Лондона. Он объявил, что имеет важное поручение к кузену Джо Гарджери: Пипу предстоит унаследовать изрядное состояние с условием, что он немедленно уедет из этих мест, оставит прежние занятия и станет молодым человеком, подающим большие надежды. Кроме того, он должен сохранять фамилию Пип и не пытаться узнать, кто его благодетель. Сердце Пипа забилось чаще, он едва смог пролепетать слова согласия. Он подумал, что мисс Хэвишем решила сделать его богачом и соединить с Эстеллой. Джеггер сказал, что в распоряжение Пипа поступает сумма, которой хватит на образование и столичную жизнь. Как будущий опекун, он посоветовал обратиться за наставлениями к мистеру Мэтью Покету. Это имя Пип тоже слышал от мисс Хэвишем. Разбогатев, Пип заказал модный костюм, шляпу, перчатки и совершенно преобразился. В новом обличье он нанес визит своей доброй фее, совершившей (он думал) это чудесное превращение. Она с удовольствием приняла благодарные слова мальчика. Наступил день расставания. Покидая деревню, Пип расплакался у дорожного столба: «Прощай, мой добрый друг!», а в дилижансе думал, как хорошо было бы вернуться под родной кров… Но - поздно. Завершилась пора первых надежд… В Лондоне Пип освоился на удивление легко. Он снимал квартиру вместе с Гербертом Покетом, сыном своего наставника, и брал у него уроки. Вступив в клуб «Зяблики в роще», он напропалую сорил деньгами, подражая новым приятелям в старании потратить как можно больше. Его любимым занятием стало составление списка долгов «от Кобса, Лобса или Нобса». Вот когда Пип чувствует себя первоклассным финансистом! Герберт доверяет его деловым качествам; сам он только «осматривается», надеясь поймать удачу в Сити. Закружившегося в водовороте лондонской жизни Пипа настигает известие о смерти сестры. Наконец Пип достиг совершеннолетия. Теперь ему предстоит самому распоряжаться своим имуществом, расстаться с опекуном, в остром уме и огромном авторитете которого он не раз убеждался; даже на улицах распевали: «О Джеггерс, Джеггерс, Джеггерс, нужнейший человеггерс!» В день своего рождения Пип получил пятьсот фунтов и обещание такой же суммы ежегодно на расходы «в залог надежд». Первое, что хочет сделать Пип, - внести половину своего годового содержания для того, чтобы Герберт получил возможность работать в небольшой компании, а потом стал её совладельцем. Для самого Пипа надежды на будущие свершения вполне оправдывают бездействие. Однажды, когда Пип был один в своем жилище - Герберт уехал в Марсель, - вдруг раздались шаги на лестнице. Вошел могучий седовласый человек, ему не было нужды доставать из кармана подпилок или другие доказательства - Пип мгновенно узнал того самого беглого каторжника! Старик стал горячо благодарить Пипа за поступок, совершенный шестнадцать лет назад. В ходе разговора выяснилось, что источником преуспеяния Пипа стали деньги беглеца: «Да, Пип, милый мой мальчик, это я сделал из тебя джентльмена!» Словно яркая вспышка осветила все вокруг - столько разочарований, унижений, опасностей обступило вдруг Пипа. Значит, намерения мисс Хэвишем поднять его до Эстеллы - просто плод его воображения! Значит, кузнец Джо был покинут ради причуды этого человека, который рискует быть повешенным за незаконное возвращение в Англию с вечного поселения… Все надежды рухнули в один миг! После появления Абеля Мэгвича (так звали его благодетеля) Пип, объятый тревогой, стал готовиться к отъезду за границу. Отвращение и ужас, испытанные в первый момент, сменились в душе Пипа растущей признательностью к этому человеку. Мэгвича укрыли в доме Клары, невесты Герберта. Оттуда по Темзе можно было незаметно проплыть к устью и сесть на иностранный пароход. Из рассказов Мэгвича открылось, что Компесон, второй каторжник, пойманный на болотах, и был тем самым грязным обманщиком, женихом мисс Хэвишем, и он до сих пор преследует Мэгвича. Кроме того, по разным намекам Пип догадался, что Мэгвич - отец Эстеллы, а матерью её была экономка Джеггера, которую подозревали в убийстве, но оправдали усилиями адвоката, и тогда Джеггер отвез малютку к богатой одинокой мисс Хэвишем. Надо ли говорить, что эту тайну Пип поклялся хранить для блага обожаемой Эстеллы, несмотря на то что к этому моменту она уже была замужем за пройдохой Драмлом. Размышляя обо всем этом, Пип отправился к мисс Хэвишем получить крупную сумму денег для Герберта. Уходя, он оглянулся - свадебное платье на ней вспыхнуло, как факел! Пип в отчаянии, обжигая руки, гасил огонь. Мисс Хэвишем осталась жива, но, увы, ненадолго… Накануне предстоящего бегства Пип получил странное письмо, приглашающее в дом на болоте. Он не мог предположить, что Орлик, затаивший злобу, стал подручным Компесона и заманивал Пипа, чтобы отомстить ему - убить и сжечь в огромной печи. Казалось, гибель неизбежна, но на крик вовремя подоспел верный друг Герберт. Теперь в дорогу! Поначалу все шло благополучно, лишь у самого парохода появилась погоня, и Мэгвич был схвачен и осужден. Он умер от ран в тюремной больнице, не дожив до казни, и его последние минуты были согреты благодарностью Пипа и рассказом о судьбе дочери, которая стала знатной леди. Прошло одиннадцать лет. Пип трудится в восточном отделении компании вместе с Гербертом, обретя в семье друга покой и заботу. И вот он снова в родной деревне, где его встречают Джо и Бидди, их сын, названный Пипом, и малышка-дочь. Но Пип надеялся увидеть ту, о которой не переставал мечтать. Ходили слухи, что она похоронила мужа… Неведомая сила влечет Пипа к заброшенному дому. В тумане показалась женская фигура. Это Эстелла! «Не странно ли, что этот дом вновь соединил нас», - произнес Пип, взял её за руку, и они пошли прочь от мрачных развалин. Туман рассеялся. «Широкие просторы расстилались перед ними, не омраченные тенью новой разлуки».

Роман «Большие надежды» принадлежит к числу поздних произведений Диккенса. Он был написан в 1860 году, когда за плечами писателя был большой жизненный и творческий опыт. Диккенс обращался к важнейшим конфликтам своего времени, делал смелые социальные обобщения. Он подвергал критике политический строй Англии, парламент и суд.
Впервые роман «Большие надежды» публиковался в издаваемом Диккенсом журнале «Круглый год», выходившем еженедельно. Публикация продолжалась с декабря 1860года по август 1861 года. Затем роман был издан отдельной книгой. На русском языке он печатался сразу же после его появления в Англии в 1861 году в журнале «Русский вестник».
Две большие темы подняты в романе Диккенса «Большие надежды» - тема утраченных иллюзий и тема преступления и наказания. Они тесно связаны и воплощены в истории Пипа и судьбе Мэгвича. Пип – главный герой романа. Именно от его лица ведется повествование. Пип рассказывает читателю историю своей жизни, полную таинственных событий, приключений и бед.
Однажды ночью на кладбище, куда пришел 7-летний Пип, чтобы навестить могилы родителей, ему встречается беглый каторжник и просит, чтобы мальчик помог ему. В тайне от воспитывающей его старшей сестры и её мужа, единственного друга Пипа, Джо Гарджери, он берет дома подпилок и еду и тем самым помогает каторжнику освободиться.
Затем появляется вторая сюжетная линия романа. Пип посещает странный дом, в котором жизнь замерла в день несостоявшейся свадьбы хозяйки, мисс Хэвишем. Она так и состарилась, не видя света, сидя в истлевшем подвенечном платье. Мальчик должен развлекать леди, играть в карты с ней и её юной воспитанницей, красавицей Эстеллой. С первого взгляд он влюбляется в девочку, но это и было целью мисс Хэвишем. Он хотела отомстить всем лицам мужского пола за свою несчастную любовь. «Разбивай их сердца, гордость моя и надежда, - повторяла она, - разбивай их без жалости!» Первой жертвой Эстеллы и становится Пип.
Но однажды к мальчику подходит человек, которого он однажды видел в доме мисс Хэвишем и предлагает ему поехать с ним в Лондон, где его ждут Большие Надежды. Он сообщает, что отныне у Пипа есть покровитель, который готов сделать из него настоящего джентльмена. Пип не может устоять от такого заманчивого предложения, ведь именно об этом он всю жизнь мечтал. Он не сомневается, что его таинственным покровителем является могущественная мисс Хэвишем, он уверен, что Эстелла предназначена для него. Он ведет разгульный образ жизни, тратит деньги, влезает в долги и совершенно забывает о том, кто его воспитал, о своих бедных друзьях, оставшихся в деревне. Диккенс показывает жизнь современной Англии отнюдь не с хорошей стороны. Пип сталкивается с двуличными и жестокими людьми, которыми правит желание обогатиться. По сути Пип становится частью этого общества. В романе «Большие надежды» речь идет о том, что для честного и бескорыстного человека нет места и не может быть удовлетворения в пустой, хотя и обеспеченной жизни джентльменов, потому что такая жизнь убивает в людях все лучшее.
Но Большие надежды Пипа рушатся, когда он узнает, что его покровителем является не мисс Хэвишем, а тот самый беглый каторжник, Абель Мэгвич, которому маленький мальчик однажды помог.
«Большие надежды» - это не только роман о частной судьбе Пипа. И это, конечно, не только занимательное произведение с детективной линией - выяснение тайн Пипа, Эстеллы, мисс Хэвишем. Детектив здесь вторичен. Судьбы всех действующих лиц романа бесконечно переплетаются: Мэгвич - благодетель Пипа, но он же отец Эстеллы, которая, подобно Пипу, живет в дурмане «больших надежд» и верит в свое знатное происхождение. Служанка в доме Джеггерза, адвоката, который и привез Пипа в Лондон и который по сути является центральным звеном в запутанных отношениях героев романа, - убийца - оказывается матерью этой холодной красавицы. Компсон, неверный жених мисс Хэвишем, - заклятый враг Мэгвича. Обилие преступников в романе не просто дань криминальной литературе. Это способ для Диккенса обнажать преступную сущность буржуазной действительности.
Клерк Уэммик в конторе Джеггерза - еще один пример того, что делает с личностью буржуазное общество. Он «раздвоился». На работе - сух, предельно расчетлив; дома в своем крошечном садике он гораздо более человечен. Получается, что буржуазное и человеческое несовместимы.
Диккенс показывает, как антигуманное общество калечит и уродует людей, отправляет их на каторгу и виселицы. Так складывается судьба Абеля Мэгвича. История его жизни – это история постепенного падения и гибели человека под бременем бесчеловечных законов и несправедливых порядков, установленных лицемерным обществом джентльменов. Загнанный и ожесточившийся человек, он стремится взять реванш в жизни, вторгнуться в ненавистный ему ив то же время такой заманчивый мир джентльменов. Этот мир притягивает Мэгвича вольной и легкой жизнью, которой сам он никогда не жил. Орудием исполнения желаний Мэгвича становится Пип – единственное существо, пожалевшее его, беглого каторжника. Мысль о том, что он сделал Пипа «настоящим джентльменом», приносит радость и удовлетворение Мэгвичу. Но деньги Мэгвича не делают Пипа счастливым. Однако страдания его покровителя преобразили юношу, превратив его из честолюбивого молодого джентльмена с надеждами на обеспеченное существование в человека, способного на сострадание и помощь ближнему, хотя его «большие надежды» и рухнули. Если в начале романа надежды Пипа автор называл «Большими Надеждами», то в конце они превратились лишь в «жалкие мечты».
Но не только деньги Мэгвича сделали судьбу Пипа несчастной. Богатство мисс Хэвишем уродует характер Эстеллы и ломает ее судьбу. Заставляя свою воспитанницу жить по законам высшего общества, мисс Хэвишем лишает ее человечности. Слишком поздно она сознает свою вину перед Эстеллой: «Украла у нее сердце и на место его вложила кусок льда».
Сложные судьбы героев романа раскрывают природу буржуазного общества – двуличного и анархичного, преступного в своей основе.
Нравственно-эстетический идеал Диккенса воплощен в образах простых людей. Джо, Бидди и Герберт Покет, порвавший со своим нелепым семейством, являются подлинными друзьями Пипа, каждый из них оказывает ему помощь в самые трудные минуты его жизни. Однако понять и оценить этих людей Пип смог далеко не сразу. Жизнь и взгляды деревенского кузнеца Джо – это своего рода жизненная программа, которую предлагает Диккенс, сопоставляя ее с ошибками и заблуждениями Пипа. Смысл жизни Джо видит в труде, приносящем ему радость. Он спокойно и просто смотрит на жизнь, будучи убежден, что только правдой можно «добиться своего, а кривдой никогда ничего не добьешься». Джо мечтает о единении простых людей: «Оно, пожалуй, и лучше было бы, кабы обыкновенные люди, то есть кто попроще да победнее, так бы и держались друг за дружку». Тихий и простоватый Джо внутренне независимый и гордый человек.
Глубокой грустью и болью овеяны страницы «Больших надежд», тихая печаль определяет тональность заключительных сцен романа, хотя Диккенс и приоткрывает для своих героев – Пипа и Эстеллы – некоторую надежду на перемены в их судьбе.
В романе «Большие надежды» очень ясно показан гуманизм и демократическое начало Диккенса. Сам он писал: «Моя вера в народ беспредельна», что точно выражает его позицию. Защитником низших против высших называл Диккенса Н.Г. Чернышевский, о своем преклонении перед писателем, «постигшим труднейшее искусство любви к людям», писал М. Горький. Но, пожалуй, лучше всех о Ч. Диккенсе отзывался Ф.М. Достоевский: «Между тем мы на русском языке понимаем Диккенса, я уверен, почти так же, как и англичане, даже, может быть, со всеми оттенками; даже, может быть, любим его не меньше его соотечественников. А, однако, как типичен, своеобразен и национален Диккенс».